АГАТА КРИСТИ. "ПЯТЬ ПОРОСЯТ"
(ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО А.КНОЛЛИСА)
|
ГЛАВА II
СЛОВО ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ОБВИНЕНИЮ
– Виновна, как сам дьявол, – коротко бросил мистер Фогг.
Эркюль Пуаро пристально изучал гладко выбритое лицо адвоката.
Королевский адвокат Квентин Фогг разительно отличался от своего коллеги Монтегю Деплича. У Деплича была энергия, магнетизм, хвастливая самоуверенность и превосходство – то есть, всё то, что составляет человеческую индивидуальность. Он добивался желаемого эффекта быстрой сменой манеры поведения. Еще мгновение назад он был сама вежливость, обходительность и обаяние, и вдруг необычайная метаморфоза – вспышка раздражительности, улыбка, больше похожая на оскал, – и как тут не растеряться?
Квентин Фогг был худ и бледен, и сразу бросалось в глаза, что он был лишен даже намека на то, что принято называть индивидуальностью. Он задавал вопросы в спокойной бесстрастной манере, но с неуклонной настойчивостью. Если Деплич был подобен рапире, то Фогг более всего напоминал сверло. Он умел действовать на нервы. Пусть он не добился скандальной известности, но тем не менее был известен – как первоклассный адвокат. Как правило, он выигрывал процессы.
Эркюль Пуаро продолжал пристально разглядывать его.
– Вот такое, – сказал он, – сложилось у вас впечатление?
Фогг кивнул.
– Видели бы вы ее в зале суда. Старый Хамфри Рудольф (он был главным обвинителем, как вы знаете) просто в пух и прах разгромил ее. В пух и прах!
Он сделал паузу и добавил неожиданно:
– В целом, скажу я вам, это всё было слишком уж просто и очевидно.
– Не уверен, что понял вас, – сказал Эркюль Пуаро.
Фогг слегка нахмурил изящно очерченные брови. Пальцем своей тонкой руки он поглаживал гладко выбритую кожу над верхней губой.
– Как бы вам это объяснить? – проговорил он. – Это чисто английская точка зрения. Выражение, наиболее точно ее характеризующее – «стрелять в сидящую птицу». Теперь вы понимаете?
– Это, как вы сказали, чисто английская точка зрения, но, кажется, я понимаю вас. В Центральном Уголовном суде, как и на игровых площадках Итона, как и в деревнях в охотничий сезон, англичанин чисто из спортивного интереса предпочитает, чтобы жертва имела шанс на спасение.
– Вот-вот, точно! Ну, а в том деле у обвиняемой не было такого шанса. Хамфри Рудольф мог делать с ней всё, что пожелает. Всё началось с ее допроса, проводимого Депличем. Представляете, она стояла на свидетельском месте, послушная, как маленькая девочка на уроке, и на все вопросы Деплича давала явно вызубренные наизусть ответы. Такая послушная, точно вам говорю… и совершенно неуверенная! Ее просто научили, что говорить, и она говорила это без всякого осмысления. Тут нет вины Деплича. Игра этого старого шарлатана была, как всегда, безукоризненна… но возможно ли в одиночку разыграть сценку, где требуются два актера? Эта женщина не подыгрывала ему. И произвела на присяжных самое неблагоприятное впечатление. А затем на сцену вышел старый Хамфри. Видели вы его? Сейчас его уже нет – огромная утрата! Так подхватит, бывало, мантию, качнется на каблуках, да ка-а-ак начнет говорить!
И, как я вам уже сказал, он разгромил обвиняемую в пух и прах! Раз, два – и она в нокауте. Он заставил ее признать абсурдность ее же собственных показаний, он заставил ее противоречить самой себе, он запутывал ее всё больше и больше. И закончил своим обычным обращением, впечатляющим и убедительным. «Я утверждаю, миссис Крейл, что ваша история о кониуме, похищенном вами якобы для того, чтобы самой покончить счеты с жизнью, – насквозь лживая. Я утверждаю, что вы взяли яд с тем, чтобы дать его вашему мужу, который намеревался бросить вас ради другой женщины, и что вы предумышленно отравили своего мужа!» Она взглянула на старого Хамфри… прелестное создание, такая хрупкая, изящная, нежная… и сказала: «О, нет… нет, я этого не делала». Я никогда не слышал ничего более невразумительного и неубедительного! Я видел, как Деплич схватился за голову. Он понял, что дело проиграно.
С минуту Фогг выдерживал паузу, а затем продолжал:
– И все же… ну, я не знаю. Если разобраться, то это был ловкий ход с ее стороны. Она словно взывала к рыцарским чувствам… к тем самым рыцарским чувствам, которые столь тесно связаны с кровавыми видами спорта и которые заставляют многих иностранцев считать нас, англичан, ужасными пустозвонами. Присяжные, да и все, кто находился в зале суда, почувствовали, что у обвиняемой нет ни малейшего шанса. Она даже не смогла защищаться как следует. Да и что она могла противопоставить такому дьявольски ловкому монстру, как старый Хамфри? Это ее слабое, неуверенное «О, нет-нет, я не делала этого», было трогательно… жутко трогательно. Она погубила себя!
Да, и это было лучшее, что она могла сделать. Присяжные совещались всего лишь около получаса. И вынесли такой приговор: «Виновна, но рекомендуется смягчение наказания».
Вообще-то, знаете ли, она здорово контрастировала с другой женщиной, фигурировавшей в деле. Девушкой. Вот к ней присяжные прониклись антипатией с самого начала. И до самого конца были настроены против нее. Очень привлекательная, современная, самоуверенная. Для всех женщин, находившихся в зале суда, она символизировала угрозу для домашнего очага, – типичная роковая обольстительница, разбивающая семью. Пока девушки, подобные этой, разгуливают по свету, любые, даже самые прочные семейные узы находятся в опасности. Все эти девушки чертовски привлекательны, и плевать они хотели на святая святых – права жен и матерей. Эта девица особо не смущалась, скажу я вам. Она была прямолинейна. Восхитительно прямолинейна. Она влюбилась в Эмиаса Крейла, а он в нее, и она без всяких угрызений совести говорила о том, что собиралась увести его от жены и ребенка. До известной степени я восхищался Эльзой Грир. У нее был сильный характер. Деплич во время перекрестного допроса задал ей несколько довольно неприятных вопросов, а она держалась с достоинством. Но суд был настроен против нее, включая и самого судью. Старина Эвис! В молодости он и сам был хороший распутник, но теперь он, особенно когда председательствует в суде, является ярым поборником нравственности. По отношению к Каролине Крейл он был сама мягкость. Он не мог, разумеется, закрыть глаза на очевидные факты, но в своей заключительной речи он высказывал прозрачные намеки на то, что обвиняемая, в сущности, была спровоцирована на убийство и всё такое.
– Он не поддержал версию защиты о самоубийстве? – спросил Пуаро.
– У этой версии изначально не было никаких шансов. Поймите меня правильно, я вовсе не хочу сказать, что Деплич не сделал всё, что было в его силах. Он был великолепен. Он не пожалел красок, расписывая любвеобильного, увлекающегося, темпераментного человека, внезапно оказавшегося под воздействием чар хорошенькой молодой девушки, чар, которым он не смог сопротивляться; и последовавший за этим приступ сильного отвращения к своим поступкам, его недовольство собой, его угрызения совести и раскаяние в том, что он заставил страдать свою жену и ребенка; и, как следствие всего этого – его решение разом покончить со всем! Какой, мол, совестливый был человек и всё такое. Спектакль, скажу я вам, был превосходный, от слов Деплича поневоле слезы на глаза наворачивались. Вы ясно представляли себе раздираемого страстями бедолагу, и свято верили в его глубокую, патологическую порядочность. Эффект был потрясающий. Только когда Деплич закончил говорить, чары рассеялись, и все осознали, что, как ни крути, а описанный Депличем мифологический персонаж и настоящий Эмиас Крейл – это два совершенно разных человека. Все мы слишком хорошо знали Крейла. Не такой он был человек. И Деплич ничем не мог опровергнуть общепринятое мнение о Крейле. Наиболее точно охарактеризовать Крейла можно было, сказав, что это был человек, не имевший понятия даже об элементарной совестливости. Безжалостный, самовлюбленный и беспечный эгоист. Кое-какая этика проявлялась в нем разве что, когда дело касалось живописи. Я убежден, что он ни при каких обстоятельствах не смог бы написать неряшливую, плохую картину, – искусство было для него священно. Но в остальном это был бесчувственный, темпераментный человек, он любил жизнь, и имел массу энергии для того, чтобы жить. Покончил с собой? Нет, только не он!
– Возможно, была выбрана не самая лучшая линия защиты?
Фогг пожал плечами.
– А что еще можно было выбрать? Нельзя же, в самом деле, сидеть сложа руки, уповая на то, что обвинение не сумеет предоставить достаточно веских доказательств вины этой женщины. Тем более что улик было – хоть пруд пруди. Она прикасалась к пузырьку с ядом… и фактически призналась, что брала его. У нее было всё – способ, возможность, мотив!
– Но возможно ведь было представить это всё как искусную инсценировку, устроенную кем-то, кто хотел навести подозрение на миссис Крейл?
– Да она сама признала большую часть обвинений! – резко ответил Фогг. – И, в любом случае, эта версия слишком уж притянута за уши. Вы намекаете, я полагаю, что кто-то другой убил Крейла и представил всё так, что можно было подумать, будто это сделала миссис Крейл?
– Вы думаете, что это совершенно неправдоподобно?
– Боюсь, что так, – медленно проговорил Фогг. – Вы подозреваете некоего загадочного Икса. Но где нам искать его?
– Очевидно, в замкнутом кругу, – ответил Пуаро. – Ведь были же пять человек, каждый из которых мог быть заинтересован в смерти Крейла?
– Пять? Позвольте-ка. Был тот старый остолоп, помешанный на своих травяных зельях. Безобидный, в общем-то, малый, несмотря на свое опасное увлечение. Невыразительная личность. Нелепо подозревать его. Еще была та девушка – она могла бы расправиться с Каролиной, но не с Эмиасом, разумеется. Затем этот биржевой маклер, лучший друг Крейла. В детективах очень популярен такой сюжет, когда лучший друг оказывается вдруг заклятым врагом со всеми вытекающими отсюда последствиями, но я не думаю, что в реальной жизни это происходит так уж часто. Вот вроде бы и всё… ах, да, была еще сестричка, но вряд ли ее можно всерьез подозревать в чем-то. Итого четверо.
– Вы забыли про гувернантку, – заметил Пуаро.
– Да, и правда. Бедные гувернантки, вечно про них забывают! Теперь я смутно припоминаю ее. Средних лет, обыкновенной внешности, довольно компетентная женщина. Психолог мог бы сказать, что она воспылала страстью к Крейлу и потому убила его. Подавленные чувства старой девы, вырвавшиеся из-под спуда! Нет, это никуда не годится… я в это просто не верю! Насколько я могу судить, опираясь на мои смутные воспоминания, она вовсе не принадлежала к так называемому невротическому типу.
– Это было довольно давно.
– По-моему, пятнадцать или шестнадцать лет назад. Да, совершенно верно. Не рассчитывайте, что мои воспоминания об этом деле так уж точны.
– Напротив, просто поразительно, как хорошо вы всё это помните, – возразил Эркюль Пуаро. – Вы просто изумили меня. Вы так ясно себе всё это представляете, не так ли? Когда вы рассказываете, картина так и стоит у вас перед глазами.
– Да, вы правы, – медленно произнес Фогг, – я вновь вижу всё это… так четко, как будто это было вчера.
– Я был бы вам весьма признателен, друг мой, – сказал Пуаро, – если бы вы объяснили мне – а почему?
– Почему? – Фогг задумался. Его умное лицо оживилось, он казался заинтригованным. – Да, в самом деле… почему?
– Что именно вы представляете так четко? – спросил Пуаро. – Свидетелей? Адвоката? Судью? Обвиняемую на скамье подсудимых?
– Вот оно что, ну конечно! – тихо отозвался Фогг. – Вы попали в самую точку. Я всегда буду видеть ее… Забавная штука эта романтичность. Что-то в ней такое было. Я даже не знаю, была ли она в действительности красивой… Не слишком молода… усталый вид… круги под глазами. Но вся интрига крутилась вокруг нее. Интерес… драма. Она сидела на скамье подсудимых, и в то же время как будто была где-то далеко, за тридевять земель оттуда. Пока тело ее находилось в зале суда, неподвижное, с легкой вежливой улыбкой на губах, душа витала где-то далеко-далеко. И вся она была, образно выражаясь, точно игра света и тени. И в то же время она казалась такой живой, что все остальные тускнели в сравнении с нею… даже эта девушка с ее совершенными формами, прекрасным лицом и энергией молодости. Я восхищался Эльзой Грир, поскольку у нее был сильный характер, и она умела бороться, с легкостью прошла через все испытания и даже не дрогнула! Но я восхищался и Каролиной Крейл, поскольку она не стала бороться, отступилась от своих слов… и еще из-за этой игры света и тени. Все же она не была повержена, потому как она и не вступала в битву.
Он сделал паузу и продолжал:
– Лишь в одном я полностью уверен. Она любила человека, которого она убила. Любила его так сильно, что часть ее умерла вместе с ним…
Мистер Фогг, королевский адвокат, сделал еще одну паузу, во время которой он сосредоточенно протирал свои очки.
– Боже мой, – проговорил он, – кажется, я начал говорить что-то не то! Видите ли, в то время я был совсем еще юным. Такой, знаете ли, юнец, полный амбиций. И в то же время впечатлительный. Но, как бы то ни было, я убежден, что Каролина Крейл была замечательной женщиной. Я никогда ее не забуду. Да… я никогда ее не забуду…
ГЛАВА III
МЛАДШИЙ ПОВЕРЕННЫЙ
Джордж Мэйхью был осторожен и уклончив.
Разумеется, он помнил дело Крейл, но очень смутно. Ему в то время было всего лишь девятнадцать, и этим делом занимался его отец.
Да, это дело получило широкую огласку. Ведь Крейл был такой известной личностью. Его картины были великолепны… да, в самом деле великолепны. Две из них висят в галерее Тейт1. Не то, чтобы это что-то значило, но всё же…
И да простит его месье Пуаро, но ему совершенно непонятно, с чего это вдруг месье Пуаро заинтересовался преданиями столь глубокой старины. О, из-за дочери! Правда? В самом деле? Из Канады? Вот как, а он всегда считал, что она живет в Новой Зеландии.
Джордж Мэйхью оставил свою настороженность и несколько расслабился.
Какой это, должно быть, удар для юной девушки! Он глубоко сочувствует ей. По правде сказать, было бы намного лучше, если бы она не знала всей этой ужасной правды. Не стоило пока ей всё это рассказывать.
Она желала знать? Да, но что именно? Разумеется, есть протоколы судебных заседаний, и в газетах в свое время много писали об этом процессе. Но сам он мало что знает.
Нет, он не думает, что есть хоть малейший повод для сомнений в виновности миссис Крейл. Но ее можно понять. Эти художники… как же трудно жить с ними! И у Крейла, как он понимает, все время была то одна женщина, то другая.
А сама миссис Крейл была, по всей видимости, женщиной властного типа, неспособной смотреть в лицо действительности. В наше время такие дела решаются просто: она бы развелась с ним и постаралась бы как-нибудь пережить этот разрыв.
– Позвольте-ка… э-э-э… как же звали девушку, замешанную в этом деле? – задумчиво добавил он. – Теперь это леди Диттишем – так, кажется.
Пуаро подтвердил, что так оно и есть.
– Газеты то и дело пишут о ней, – сказал Мэйхью, – в основном освещая очередной бракоразводный процесс. Она очень богатая женщина – да вы, наверное, и сами это знаете. Перед тем, как выйти за Дитттишема, была замужем за каким-то знаменитым исследователем. И она всегда так или иначе находится в центре внимания общественности. Похоже, она одна из тех женщин, что спят и видят, как бы прославиться, пускай даже путем скандала.
– Возможно, она просто сама обожает известных личностей, – предположил Пуаро.
Это предположение явно не понравилось Джорджу Мэйхью.
– Ну, возможно… да, полагаю, может быть и так, – с сомнением согласился он.
Казалось, он медленно переваривает эту мысль.
– Должно быть, ваша фирма вела дела миссис Крейл в течение долгих лет? – спросил Пуаро.
Джордж Мэйхью отрицательно покачал головой.
– Нет, напротив. Поверенными Крейлов были «Джонатан & Джонатан». Однако под влиянием обстоятельств мистер Джонатан вынужден был признать, что не обладает достаточной компетенцией для защиты миссис Крейл на суде, и связался с нами – точнее, с моим отцом, – чтобы препоручить ему дело своей подопечной. Было бы просто замечательно, месье Пуаро, если бы вы договорились о встрече со старым мистером Джонатаном. Он удалился от дел – все-таки ему уже за семьдесят, – но он был близко знаком с семьей Крейл, и может рассказать вам намного больше, чем я. Честно говоря, сам я вообще ничего не могу вам рассказать. В то время я был еще мальчишкой. Не думаю, что я присутствовал хотя бы на одном судебном заседании.
Пуаро поднялся, и Джордж Мэйхью, тоже поднимаясь, добавил:
– Вам, может быть, будет полезно перекинуться словечком с Эдмундсом, нашим старшим клерком? Он уже давно работает в нашей фирме, и он был задействован в интересующем вас деле.
Речь Эдмундса текла неторопливо, а в глазах его светилась профессиональная осторожность. Он довольно долго оценивающе разглядывал Пуаро, прежде чем решил заговорить.
– Да, я помню дело Крейл, – молвил он.
И добавил сурово:
– Это было провальное дело.
Его пронзительные глаза по-прежнему оценивающе разглядывали Эркюля Пуаро.
– Много воды утекло с тех пор, – заметил Эдмундс. – Стоит ли ворошить прошлое?
– Приговор суда не всегда означает, что дело закрыто.
Эдмундс неспешно кивнул своей большой квадратной головой.
– Не стану возражать, тут вы правы.
– У миссис Крейл осталась дочь, – продолжал Эркюль Пуаро.
– Да, я помню, у них был ребенок. По-моему, девочку отправили к родственникам за границу.
– Так вот, дочь твердо уверена в невиновности матери, – сказал Пуаро.
Широкие кустистые брови мистера Эдмундса слегка приподнялись.
– Может ли быть иначе?
– Вы не можете припомнить ничего такого, что подтверждало бы ее уверенность?
Эдмундс долго размышлял, затем отрицательно покачал головой.
– Честно говоря, не могу. Я восхищался миссис Крейл. Что бы там ни было, а она истинная леди! Не то, что та, другая… женщина легкого поведения, иначе и не скажешь! Ну и наглая же особа! Из грязи в князи – а уж как задирала нос! Вот миссис Крейл – та была настоящая леди.
– Но тем не менее она была убийцей?
Эдмундс нахмурился и ответил с большей горячностью, чем выказывал до сих пор:
– Вот и я время от времени задавал себе этот вопрос. Она сидела на скамье подсудимых, такая спокойная и кроткая. «Я не могу в это поверить», – сказал я себе. Но, если хотите знать мое мнение, месье Пуаро, никаких других версий тут быть не могло. Этот яд из болиголова не мог попасть в пиво мистера Крейла случайно. Его туда подмешали намеренно. И если это сделала не миссис Крейл, то кто же тогда?
– Да, это вопрос, – сказал Пуаро. – Кто тогда?
И вновь пронзительный взгляд старого клерка впился в лицо Эркюля Пуаро.
– Так вот куда вы клоните, – промолвил Эдмундс.
– А что думаете вы сами?
Последовала долгая пауза.
– Нет никаких зацепок… абсолютно никаких, – наконец произнес служащий.
– Вы присутствовали в зале суда во время слушания дела? – спросил Пуаро.
– Да, ежедневно.
– Вы слышали показания свидетелей?
– Слышал.
– И ничто в них не привлекло вашего внимания – скажем, противоречивость или явная неискренность?
– Один из них лгал, это вы хотите сказать? – резко ответил Эдмундс. – Но был ли у кого-нибудь из них мотив для убийства мистера Крейла?.. Вы уж простите меня, месье Пуаро, но, на мой взгляд, ваша версия уж слишком мелодраматична.
– И все же подумайте над этим, – настаивал Пуаро.
Он пристально наблюдал за изменением выражения умных, пронзительных глаз Эдмундса. Эдмундс погрузился в глубокую задумчивость, а затем неторопливо покачал головой.
– Эта мисс Грир, – проговорил он, – и жестока, и беспринципна, и злопамятна. Не сомневаюсь, что она способна перейти все границы, но смерть мистера Крейла была ей абсолютно невыгодна. Он ей был нужен живым. Разумеется, она желала смерти миссис Крейл, и хотела, чтобы ее повесили, – но только поскольку так желала заполучить ее мужа, а добыча уплыла прямо у нее из-под носа! Как же она была разочарована – точно тигрица, у которой отобрали кусок мяса! Ведь, как я уже сказал, мистер Крейл ей был нужен живым. Далее мистер Филипп Блейк – и он также был против миссис Крейл. Предвзятое отношение. На суде он отпускал колкости по ее адресу при всяком удобном случае. Но я бы сказал, что он был совершенно искренен в своих показаниях – в меру своего разумения, конечно. Я понимаю его чувства, ведь он был лучшим другом мистера Крейла. Его брат, мистер Мередит Блейк, как свидетель никуда не годился. Постоянно путался в своих показаниях, не был уверен ни в одном своем ответе. Много повидал я на своем веку подобных свидетелей. Создается впечатление, что они все время лгут, тогда как они говорят истинную правду. Мистер Мередит Блейк уж очень боялся сболтнуть что-нибудь лишнее. Но обвинитель ловко взял его в оборот и вытянул из него все, что хотел. Мистер Мередит Блейк – один из тех мягких, покладистых джентльменов, которых легко сбить в ту или другую сторону. Еще там была гувернантка, она держалась лучше всех. Отвечала с готовностью и по делу. Слушая ее показания, трудно было понять, на чьей она была стороне. Она была себе на уме, темная лошадка. Не слишком вдавалась в подробности.
Тут Эдмундс сделал паузу.
– Я бы не удивился, если бы выяснилось, что она знала намного больше, чем сочла необходимым рассказать на суде, – добавил он.
– И я бы этому ничуть не удивился, – сказал Эркюль Пуаро.
Он еще раз внимательно вгляделся в умное, морщинистое лицо мистера Эдмундса. Такое безукоризненно вежливое и абсолютно бесстрастное. Но тем не менее Эркюль Пуаро почувствовал, что в последнем замечании мистера Эдмундса таился скрытый намек.
♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠
1 Тейт – картинная галерея в Лондоне, названная по имени основателя Генри Тейта. Основана в 1897 г., имеет богатое собрание картин английских мастеров, начиная с XVI в., а также зарубежных художников XIX-XX вв.
К НАЧАЛУ
НА ГЛАВНУЮ
|