АГАТА КРИСТИ. "ПЯТЬ ПОРОСЯТ"
(ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО А.КНОЛЛИСА)
|
ВВЕДЕНИЕ
КАРЛА ЛЕМАРШАН
Эркюль Пуаро с интересом и нескрываемым восхищением взирал на молодую даму, которую только что провели в его кабинет.
В письме, которое он накануне получил от нее, не было ничего особенного. Самая обычная просьба о встрече, и ни малейшего намека на то, что же послужило поводом для этой просьбы. Короткое и деловое письмо. И только четкий, уверенный почерк выдавал юный возраст писавшей.
И вот теперь она сама, собственной персоной стояла перед Эркюлем Пуаро – высокая, стройная молодая женщина двадцати с небольшим лет. Явно принадлежит к типу женщин, на которых просто невозможно не обратить внимания. Хорошо одета – на ней был дорогой, отличного покроя костюм и роскошные меха, – а кроме того, голову держала прямо и была обладательницей столь неоспоримых достоинств внешности, как высокий лоб, изящный маленький носик и решительный подбородок. А главное, она была полна жизненной энергии. Она просто лучилась энергией, и именно это, а вовсе не ее красота, в первую очередь бросалось в глаза.
Перед ее приходом Эркюль Пуаро чувствовал себя таким старым, а сейчас он точно помолодел… ожил… взбодрился!
Он поднялся, чтобы поприветствовать молодую даму, и почти физически ощутил на себе испытующий, пристальный взгляд ее темно-серых глаз, внимательно и серьезно изучавших его.
Молодая дама села и взяла предложенную сигарету. Минуту-другую она молча сидела и курила, не переставая изучать Пуаро, разглядывая его серьезным, задумчивым взглядом.
Наконец Пуаро мягко произнес:
– Ну, моя дорогая, определились ли вы?
Она словно очнулась:
– Прошу прощения?
У нее был приятный голос с едва заметной хрипотцой.
– Вы ведь принимаете решение, не так ли? Пытаетесь определить, тот ли я человек, который вам нужен, или обыкновенный шарлатан?
Она улыбнулась и промолвила:
– Что ж, да… что-то в этом роде. Видите ли, месье Пуаро, вы выглядите… ну, не совсем так, каким я вас себе представляла.
– Я стар, в этом все дело? Гораздо старше, чем вам думалось?
– Да, и это тоже, – она замялась. – Как видите, я говорю совершенно откровенно. Я хочу… хотела бы… самого лучшего.
– Будьте уверены, – заявил Пуаро, – я – лучший!
– А вы не отличаетесь скромностью, – заметила Карла, – тем не менее, я готова поверить вам на слово.
– Не обязательно, знаете ли, пускать в ход только грубую физическую силу, – спокойно ответил Пуаро.– Мне нет нужды рыскать повсюду в поисках следов от ботинок преступника, подбирать окурки и исследовать примятые стебли полевицы. Достаточно просто сидеть в кресле и думать. А для этого, – он постучал пальцем по своей яйцеобразной голове, – у меня есть всё, что нужно!
– Знаю, – сказала Карла Лемаршан. – Вот потому-то я и пришла к вам. Видите ли, я хочу, чтобы вы совершили чудо.
– Что же, – сказал Эркюль Пуаро, – я обещаю вам чудо!
И он взглянул на нее поощрительно.
Карла Лемаршан глубоко вздохнула и приступила к делу.
– Меня зовут не Карла, – сказала она, – а Каролина. Так же, как и мою мать. Меня назвали в ее честь, – тут она сделала паузу. – И хотя все меня знают как Карлу Лемаршан, настоящая моя фамилия – Крейл.
Эркюль Пуаро растерянно наморщил лоб и пробормотал:
– Крейл, Крейл… кажется, я что-то припоминаю…
– Мой отец был художником, – продолжала Карла. – Известным художником. Некоторые даже считают его великим. И я придерживаюсь того же мнения.
– Эмиас Крейл? – спросил Пуаро.
– Да, – она помедлила, а затем добавила:
– Он был убит, и мою мать, Каролину Крейл, судили за его убийство!
– Ага, – произнес Пуаро. – Теперь вспоминаю… но очень смутно. Я в то время находился за границей. К тому же, это было очень давно.
– Шестнадцать лет назад, – сказала девушка.
Ее лицо побледнело, глаза лихорадочно засверкали.
– Понимаете? – сказала она. – Ее судили и признали виновной… Ее не повесили только потому, что были смягчающие вину обстоятельства, и наказание ограничилось пожизненными каторжными работами. Но она скончалась всего лишь год спустя после вынесения приговора. Понимаете? Это всё осталось в далеком прошлом… было, но прошло… и быльем поросло.
– И что же? – мягко произнес Пуаро.
Девушка, называвшая себя Карлой Лемаршан, крепко сцепила пальцы. Она заговорила – медленно, отрывисто, но со странной напористостью.
– Вы должны понять – да, должны, – что всё это значит для меня. Когда это случилось, мне было всего пять лет от роду. Я была слишком мала, чтобы что-то понимать. Я, конечно же, помню и отца, и мать, и также помню, как мне пришлось внезапно покинуть наш дом и уехать в деревню. Я помню поросят и эту милую толстушку, жену фермера… да, они все были так добры ко мне… а еще я совершенно отчетливо помню, как странно они порой смотрели на меня… все они… бросали на меня украдкой такие загадочные взгляды. Еще будучи ребенком, я понимала, что что-то не так, но не знала, что именно.
А затем было путешествие на пароходе, такое захватывающее, и продолжалось оно много-много дней, пока я не оказалась в Канаде, где меня встретил дядя Саймон. И я стала жить в Монреале с ним и с тетей Луизой. Когда я спрашивала о маме и папе, мне отвечали, что они скоро приедут. А потом… как странно устроена человеческая память! Помню, я знала, что мои родители умерли, но совершенно не помню, как мне об этом сообщили. А потом я вообще перестала о них думать. Понимаете, я была очень счастлива. Дядя Саймон и тетя Луиза были очень добры ко мне, я ходила в школу, обзавелась друзьями, и совсем забыла, что когда-то носила другую фамилию, не Лемаршан. Помню, тетя Луиза сказала мне, что раз уж я живу в Канаде, моя фамилия должна теперь звучать по-другому, на канадский манер, и, как я уже говорила, в конце концов я забыла свое настоящее имя.
Она с вызовом вскинула свой решительный подбородок и сказала:
– Посмотрите на меня. Любой при встрече со мной подумает: «Вот девушка, у которой нет решительно никаких забот». В самом деле, я богата, на здоровье не жалуюсь, довольно хороша собой, – и почему бы не наслаждаться жизнью? И я действительно жила, беззаботно наслаждаясь жизнью, до тех пор, пока не повзрослела.
Но к двадцати годам я начала задаваться вопросами. Я начала спрашивать о своих родителях. Кем они были и что они делали? Я чувствовала, что просто обязана выяснить все до конца…
Мне рассказали правду, когда мне исполнился двадцать один год. Рассказали, во-первых, потому, что у меня появилось право распоряжаться собственными деньгами. И, во-вторых, из-за письма. Письма моей матери, которое она оставила мне перед смертью.
Волнение Карлы улеглось. Ее глаза больше не горели лихорадочным огнем, но казались темными и глубокими, точно два омута.
– И тогда я узнала наконец всю правду. О том, что мою мать осудили за убийство моего отца. Это было… так ужасно.
Она сделала паузу.
– Есть еще кое-что, о чем я должна вам рассказать. Я помолвлена, и уже довольно давно. Но нам с Джоном говорили, что мы должны подождать, что мы не можем пожениться, пока мне не исполнится двадцать один год. Теперь-то мне понятно, почему.
Пуаро встрепенулся и впервые подал голос.
– И какова же была реакция вашего жениха, когда он узнал всю правду? – спросил он.
– Джон отреагировал спокойно. Он сказал, что это ничего не меняет, – во всяком случае, для него. Для него существует лишь настоящее – он и я, Джон и Карла, – а прошлое не имеет значения.
Она слегка подалась вперед.
– Мы по-прежнему помолвлены. Но все, все же… знаете ли, это имеет значение. Это имеет значение для меня. И для Джона тоже… Но вовсе не прошлое имеет для нас значение, а будущее, – она стиснула руки. – Понимаете, мы оба хотим иметь детей. Но нам бы не хотелось наблюдать, как растут наши дети, и всё время бояться, что… – она запнулась.
– Вы должны понять, что у каждого из нас, если копнуть поглубже, отыщется парочка предков, отнюдь не отличавшихся кротостью нрава, убийц и грабителей, – заметил Пуаро.
– Вы не понимаете. Всё это так, конечно. Но ведь обычно никто не знает про своих предков подобных вещей. А мы знаем. И, к тому же, речь идет не о далеких предках, а о ближайших родственниках. И иногда я замечаю, как Джон смотрит на меня. Всего лишь быстрый, мимолетный взгляд… Предположим, мы поженились и как-то раз поссорились, и вот я замечаю этот его взгляд, и… что дальше?
– Как был убит ваш отец? – спросил Эркюль Пуаро.
– Его отравили, – чистым и звонким голосом ответила Карла.
– Понятно, – сказал Эркюль Пуаро.
Воцарилось молчание. Затем девушка заговорила, деловито и негромко:
– Вы, слава богу, исполнены здравого смысла. Вы быстро схватываете суть дела и понимаете, что из чего вытекает. И вы не пытаетесь сгладить острые углы и не говорите обычных в таких случаях утешительных фраз.
– Я всё прекрасно понимаю, за исключением лишь одного, – сказал Пуаро, – чего же вы хотите от меня?
– Я хочу выйти замуж за Джона! – просто ответила Карла Лемаршан. – Да, я твердо намерена выйти за Джона! И я хочу иметь детей, по меньшей мере четырех: двух девочек и двух мальчиков. И именно в ваших силах сделать так, чтобы это стало возможным!
– Но как?.. Вы хотите, чтобы я поговорил с вашим женихом? Ах, нет, что я говорю, вот глупец! Вы имели в виду совсем не это. Расскажите же, что у вас на уме.
– Вот что, месье Пуаро. Я выскажусь предельно ясно. Я нанимаю вас для расследования дела об убийстве.
– Уж не хотите ли вы сказать…
– Да, именно так. Убийство есть убийство, независимо от того, произошло оно вчера или шестнадцать лет назад.
– Но, моя дорогая юная леди…
– Погодите, месье Пуаро. Вы еще не всё знаете. Есть еще один важный момент.
– Да?
– Моя мать была невиновна, – сказала Карла Лемаршан.
Эркюль Пуаро пробормотал, потирая свой нос:
– Что ж, это естественно… Я вполне понимаю, что…
– Сантименты тут ни при чем. Всё дело в ее письме. Письме, которое она оставила мне перед смертью. Его передали мне, когда мне исполнился двадцать один год. Мама написала, чтобы у меня не было на ее счет ни малейших сомнений. Она заверяла меня, что не делала этого, что она невиновна… и чтобы я никогда в этом не сомневалась.
Эркюль Пуаро в задумчивости изучал юное подвижное лицо девушки, в свою очередь пристально смотревшей на него.
– Tout de même1… – медленно произнес он.
Карла улыбнулась.
– Нет, моя мама была совсем не такая! Вы думаете, что это вполне могла быть и ложь… ложь во благо? – она порывисто наклонилась вперед. – Послушайте, месье Пуаро, есть некоторые вещи, которые дети чувствуют очень хорошо. Я помню свою мать… это просто обрывки воспоминаний, разумеется, но я совершенно отчетливо помню, какой она была. Мама никогда не лгала… даже во благо. Перед визитом к зубному врачу, или если, например, мне нужно было вытащить занозу из пальца, она всегда честно предупреждала меня, что будет больно. Говорить правду было так естественно для нее. Не думаю, что я была особенно привязана к ней… но я всегда ей верила. И по-прежнему верю! Если мама утверждает, что она не убивала моего отца, – значит, она его не убивала! Она принадлежала к той категории людей, что не способны написать святую ложь, даже зная о приближающейся смерти.
Неохотно, как бы все еще сомневаясь, Эркюль Пуаро кивнул.
– Так что я могу смело выходить замуж за Джона, – продолжала Карла. – Я знаю, что все будет хорошо. Но он-то не знает. Он думает, что я считаю свою мать невиновной просто из вполне естественных сентиментальных побуждений. Это дело нужно распутать, месье Пуаро! Вы должны его распутать!
– Допустим, мадемуазель, вы правы, – медленно произнес Пуаро, – но ведь прошло целых шестнадцать лет!
– О! – воскликнула Карла Лемаршан. – Разумеется, это очень трудная задача! Для любого, но только не для вас!
Пуаро лукаво прищурился.
– Пустили в ход лесть, а? – сказал он.
– Я наслышана о вас, – сказала Карла, – и о распутанных вами делах. Знаю и о вашем коньке. Вас интересует психология, не так ли? Ну что же, психология людей – это как раз то, что остается неизменным. Материальных улик уже не осталось – ни окурков, ни следов от ботинок, ни примятых стеблей травы. Ничего в этом роде вы уже не найдете. Но зато вы можете поднять и изучить материалы по этому делу, и, возможно, побеседовать со свидетелями – они все еще живы, – а затем, как вы только что выразились, откинуться в кресле и думать. И тогда вы поймете, что же в действительности произошло…
Пуаро поднялся и сказал, слегка поглаживая свои холеные усы:
– Мадемуазель, я польщен. И я оправдаю ваше доверие. Я тщательно исследую детали этого убийства, произошедшего шестнадцать лет назад, и докопаюсь до истины.
Карла тоже поднялась. Глаза ее сияли, но она сказала только:
– Хорошо.
Пуаро многозначительно поднял указательный палец.
– Минуточку, мадемуазель. Я сказал, что докопаюсь до истины. Надеюсь, вы понимаете, что я буду беспристрастен. Я не могу принять на веру ваши заверения о невиновности вашей матери. Если она виновна… eh bien2, что тогда?
Карла гордо вскинула голову.
– Я ее дочь, – сказала она. – И мне нужна правда.
– En avant3, в таком случае, – произнес Эркюль Пуаро. – Хотя нет, я не так выразился. Наоборот. En arrière4...
♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠
1 И всё же (фр.)
2 Ну что ж (фр.)
3 Вперед (фр.)
4 Назад (фр.)
ЧАСТЬ I
ГЛАВА I
СЛОВО ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ЗАЩИТЕ
– Помню ли я дело Крейл? – переспросил сэр Монтегю Деплич. – Разумеется, да. Помню очень хорошо. Весьма привлекательная женщина, весьма. Но – увы! – неуравновешенная. Никакого самоконтроля.
Он искоса посмотрел на Пуаро.
– А почему вы спрашиваете?
– Меня интересует это дело.
– Не слишком-то тактично с вашей стороны, мой дорогой, – заявил Деплич, обнажая зубы в своем знаменитом «волчьем оскале», который, как говорили, приводил свидетелей в трепет. – Этот случай, знаете ли, не относится к числу выигранных мною дел. Мне не удалось ее вытащить.
– Мне известно об этом.
– Конечно, в то время я был еще не так опытен, – пожав плечами, сказал Деплич. – И все же я думаю, что сделал всё в пределах человеческих возможностей. Сами посудите, ну что можно сделать без сотрудничества? Мы добились смягчения наказания и замены смертного приговора пожизненными каторжными работами. По сути, эта женщина была спровоцирована на убийство. И множество весьма уважаемых жен и матерей подняли протест. Многие ей сочувствовали.
Он откинулся назад, вытягивая свои длинные ноги. На его лице появилось бесстрастно-оценивающее выражение, столь характерное для законников.
– Вот если бы она застрелила его или зарезала, тогда я бы смог еще представить всё это как непредумышленное убийство. Но яд… нет, здесь такие штучки не пройдут! Никто не купится.
– Какова была линия защиты? – спросил Эркюль Пуаро.
Он, собственно, знал об этом, так как досконально изучил подшивки газет того времени, но подумал, что не будет особого вреда, если он прикинется перед сэром Монтегю совершенно неосведомленным.
– О, версия о самоубийстве. Единственное, что могло бы сработать. Но не сработало. Просто Крейл был человек совершенно иного типа. Вы ведь не были с ним знакомы, полагаю. Нет? Ну, он был таким неистовым, пылким парнем. Большой любитель пива, женщин и всего в этом же духе. Подчинялся зову плоти и получал от этого удовольствие. Невозможно убедить присяжных в том, что подобный человек может хладнокровно свести счеты с жизнью. Нет, это не пройдет. Я с самого начала подозревал, что берусь за безнадежно проигрышное дело. И хоть бы эта женщина подыграла мне, что ли! Я сразу же, как только она заняла свидетельское место, понял, что мы проиграем. У нее не было ни малейшего желания бороться. Но без ее свидетельств обойтись было нельзя – если вы не вызовете вашего клиента для дачи показаний, присяжные сделают свои собственные выводы.
– Именно это вы имели в виду, когда сказали, что не могли ничего сделать без сотрудничества? – поинтересовался Пуаро.
– Именно это, дорогой мой. Вы же знаете, мы не волшебники. Многое зависит от того, какое впечатление произведет обвиняемый на присяжных. Мне известны случаи, когда присяжные выносили решение, противоположное тому, которое вынес судья. «Он сделал это, кто же еще», – так они рассуждают. Или же: «Он никогда бы не сделал ничего подобного, и не морочьте мне голову!» Каролина Крейл даже не пыталась бороться.
– А почему?
Сэр Монтегю лишь пожал плечами.
– Лучше и не спрашивайте. Конечно же, она была привязана к своему мужу. Когда она осознала, что наделала, то испытала, по-видимому, большое потрясение. Не поверите, но она так и не оправилась от потрясения.
– Так, по-вашему, она была виновна?
Деплич взглянул на Пуаро с некоторым удивлением.
– Э-э-э… я думал, мы считаем это само собой разумеющимся.
– Она признавалась вам, что виновна?
Деплич, казалось, был шокирован этим вопросом.
– Ну конечно, нет… конечно, нет. У нас есть свои правила, знаете ли. Всегда… э-э-э… допускается, что подзащитный невиновен. Какая жалость, что вы не можете побеседовать со старым Мэйхью, раз уж вас всё это так интересует. Адвокатская контора Мэйхью – вот кто поручил мне ведение этого дела. Старый Мэйхью смог бы рассказать вам намного больше, чем я. Но что поделаешь, он отправился в мир иной. Конечно, есть еще молодой Джордж Мэйхью, но он в ту пору был еще совсем мальчиком. Вы же знаете, всё это произошло очень давно.
– Да, я знаю. Какая удача для меня, что вы помните так много! У вас замечательная память.
Польщенный, Деплич пробормотал:
– Ну что вы, основные моменты вспомнить совсем несложно. Особенно если речь идет об обвинении в преступлении, наказуемом смертной казнью. И, конечно же, о деле Крейла много писали в прессе. Неудивительно, если учесть, что здесь не обошлось без любовной интрижки. И девушка, фигурировавшая в деле, была чертовски хороша собой. Бесчувственная девица – так я всегда считал.
– Вы уж простите меня, если я покажусь вам чересчур навязчивым, – сказал Пуаро, – но я вынужден еще раз уточнить, не возникало ли у вас сомнений в виновности Каролины Крейл.
Деплич вновь пожал плечами и ответил:
– Будем говорить откровенно – но это между нами, – я не думаю, что здесь есть место для каких-нибудь сомнений. О да, это сделала она, больше некому.
– Какие были против нее улики?
– Весьма веские, просто убийственные. Прежде всего, у нее был мотив. Они с Крейлом много лет жили, как кошка с собакой – бесконечные скандалы. Он всё время заводил интрижки то с одной женщиной, то с другой. Он не мог с этим ничего поделать. Уж такой был человек. А она терпела всё это. Делала ему поблажки с учетом его темперамента… между прочим, он был первоклассный художник. Его мазня продавалась по огромной цене, просто за бешеные деньги. Я лично не испытываю любви к подобному стилю живописи – впечатляюще безобразная мазня, но мазня талантливая – в этом нет сомнений.
Что ж, как я уже говорил, время от времени на горизонте появлялась очередная женщина. Миссис Крейл была не из тех, кто молча страдает. Естественно, случались скандалы. Но в конце концов муж всегда к ней возвращался. Рано или поздно любой его интрижке приходил конец. Но на этот раз всё было иначе. Понимаете, это была совсем молоденькая девушка. Ей едва исполнилось двадцать.
Эльза Грир – так ее звали. Дочь какого-то йоркширского фабриканта. Она была богата, знала, чего хочет, и решимости у нее было хоть отбавляй. Ей понадобился Эмиас Крейл. Она убедила его написать ее портрет… вообще-то, он не писал заурядных портретов представителей высшего света, всяких там «Госпожа Такая-то в атласе и жемчугах», он писал абстракции. Не думаю, чтобы большинство женщин так уж жаждали, чтобы он запечатлел их на холсте – уж он бы поиздевался вволю над их фигурами! Но он написал портрет этой девчонки Грир, а кончилось всё тем, что он влюбился в нее по уши. Крейлу уже подкатывало к сорока, знаете ли, и он уже много лет был женат на Каролине. Так что он был вполне готов к тому, чтобы совершить глупость с какой-нибудь юной девицей. И этой девицей оказалась Эльза Грир. Из-за нее он совсем потерял голову, и даже решил развестись с женой и жениться на Эльзе.
Этого Каролина Крейл уже не могла вынести. Было двое свидетелей, которые нечаянно услышали, как миссис Крейл заявила своему мужу, что она убьет его, если он не бросит эту девицу. И она не шутила! За день до убийства Крейлы были на чаепитии у соседа. Он увлекался сбором трав и приготовлением домашних медицинских препаратов. Среди его снадобий был и кониум1 – вытяжка из болиголова. В тот день у них с гостями даже состоялся разговор насчет ядовитых свойств этого зелья.
На следующий день сосед обнаружил, что пузырек с кониумом опустел примерно наполовину. Он переполошился из-за этого. Позже почти пустая бутылочка со следами кониума была обнаружена на дне ящика комода в комнате миссис Крейл.
Эркюль Пуаро переменил позу, чувствуя себя неуютно.– Кто-то мог подбросить ее туда, – сказал он.
– О! Миссис Крейл призналась полиции, что сама взяла яд. Очень неумно с ее стороны, но в то время у нее еще не было адвоката, который мог бы дать ей разумный совет. Так что, когда ее допрашивали, она со всей откровенностью созналась, что сама взяла яд.
– Но для чего?
– Она утверждала, что сделала это, поскольку намеревалась покончить с собой. Она не могла объяснить ни почему бутылочка оказалась пустой, ни тот факт, что на бутылочке были обнаружены отпечатки лишь ее пальцев. Вернее, она пыталась объяснить, но ее версия никуда не годилась. Она утверждала, видите ли, что Эмиас Крейл покончил жизнь самоубийством. Но ведь если бы он взял кониум из бутылочки, спрятанной в комнате жены, то на бутылочке должны были остаться отпечатки и его пальцев.
– Яд ему подсыпали в пиво, не так ли?
– Да. Миссис Крейл достала бутылку пива из холодильника и принесла ее в сад, где ее муж работал над картиной. Миссис Крейл налила пиво в стакан, а потом стояла и смотрела, как он пьет. Тут как раз подошло время ланча, и миссис Крейл оставила мужа – он частенько, когда увлекался работой, игнорировал регулярные приемы пищи. Позже они с гувернанткой вместе отправились в сад, и нашли Крейла уже мертвым. Если верить миссис Крейл, с пивом, которое она принесла мужу, всё было в порядке. Согласно нашей версии, он внезапно почувствовал мучительное раскаяние и отравился. Полный бред, конечно, – не таковский он был! Но, как бы то ни было, эта версия полетела ко всем чертям из-за отпечатков пальцев.
– На бутылке с пивом нашли отпечатки пальцев миссис Крейл?
– Нет, в том-то и дело, нашли лишь его отпечатки пальцев, да и те «липовые», так сказать. Понимаете, она оставалась у тела совершенно одна – гувернантка побежала за доктором. Так что у миссис Крейл была возможность вытереть и бутылку, и стакан, а затем прижать к ним пальцы мужа. Она пыталась сделать вид, что никогда даже не прикасалась к этим вещам. Что ж, это не сработало. Старый Рудольф, представляющий сторону обвинения, просто высмеял все это… на судебном заседании он на наглядном примере очень убедительно доказал, что не может человек сам держать бутылку так, чтобы пальцы его находились в подобном положении! Конечно же, нам оставалось только доказывать, что он может… когда человек умирал, пальцы его свела судорога, вот и всё… но, говоря начистоту, наши доводы были не слишком-то убедительны.
– Кониум, должно быть, подсыпали в бутылку до того, как миссис Крейл принесла ее в сад, – сказал Пуаро.
– Но в бутылке не было никакого кониума. Он был только в стакане.
Деплич замолчал; выражение его крупного породистого лица внезапно изменилось, и он резко дернул головой.
– Эй, – проговорил он, – Пуаро, на что вы намекаете?
– Если Каролина Крейл невиновна, – сказал Пуаро, – то как кониум попал в пиво? В свое время защита настаивала на том, что Эмиас Крейл сам подбросил в пиво яд. Но, как вы сами же мне сказали, это было в высшей степени неправдоподобно, – и в этом я с вами согласен. Не такой он был человек. Значит, если Каролина Крейл не делала этого, это сделал кто-то другой.
– Ох, черт вас дери, – брызжа слюной, вскричал Деплич, – какой смысл сейчас ворошить все это?! Убийство произошло много лет назад. И, разумеется, совершила его она. И вы бы в этом ничуть не сомневались, если б видели ее в то время. Да на ее лице всё было написано! Я даже удивился, когда смягчили приговор. Миссис Крейл не была испугана. Не нервничала, нет. Просто хотела, чтобы судебное разбирательство поскорее закончилось. Очень храбрая женщина – что да, то да…
– Но, помимо всего прочего, – сказал Пуаро, – было еще письмо, которое она написала перед смертью для своей дочери, и в котором она торжественно поклялась, что невиновна.
– Пожалуй, она могла это утверждать, – скептически произнес сэр Монтегю Деплич.
– Да и мы с вами на ее месте поступили бы так же.
– Ее дочь говорит, что мать была не из тех, кто способен на подобную ложь.
– Ба! Ее дочь говорит! Она-то что об этом может знать? Мой дорогой Пуаро, эта девочка во время судебного разбирательства была еще совсем крошкой. Сколько ей там было… четыре года?.. Пять? Ей сменили фамилию и отправили ее к родственникам, живущим где-то далеко за пределами Англии. И что она может знать или помнить?
– Дети порой очень хорошо разбираются в людях.
– Возможно, и так. Но здесь совсем другое дело. Естественно, девочке хочется верить, что ее мать невиновна. Что ж, позвольте ей верить в это. Вреда от этого не будет.
– Но она, к сожалению, требует доказательств.
– Доказательств, что Каролина Крейл не убивала своего мужа?
– Да.
– Что же, – сказал Деплич, – она их не получит.
– Вы так думаете?
Известный королевский адвокат в задумчивости посмотрел на своего собеседника.
– Я всегда считал вас честнейшим человеком, Пуаро. Что же вы делаете? Пытаетесь заработать деньги, сыграв на естественной дочерней привязанности этой девушки?
– Вы не знаете эту девушку. Она очень неординарная личность. Девушка с необычайно сильным характером.
– Да, именно такой я и представляю себе дочь Эмиаса и Каролины Крейл. Чего же она хочет?
– Она хочет знать правду.
– Хм… боюсь, эта правда окажется для нее не слишком приятной. Честно, Пуаро, я не думаю, что здесь есть место для каких-либо сомнений. Миссис Крейл убила своего мужа.
– Вы уж простите меня, друг мой, но я должен в полной мере удовлетворить свое любопытство на этот счет.
– Ну, я не знаю, что еще вы можете сделать. Вы можете прочитать газеты, освещающие судебный процесс. Со стороны обвинения выступал Хамфри Рудольф. Он умер… так, погодите… кто же был его помощником? Юный Фогг, по-моему. Да-да, Фогг. Можете с ним побеседовать. И еще есть все эти свидетели. Не воображайте, что они будут в восторге от вашего вмешательства в это дело и копания в столь глубокой старине, но я готов поспорить, вам все-таки удастся выведать у них кое-что. Уж что-что, а внушать людям доверие вы умеете.
– Ах, да, замешанные в деле люди! Это очень важно. Возможно, вы вспомните, что это были за люди?
Деплич задумался.
– Погодите… это всё было так давно. Всего лишь пять человек фигурировало в этом деле, как говорится… слуги не в счет… Слуги – это всего лишь парочка преданных хозяевам стариков, напуганных до полусмерти, – ну ничегошеньки они не знали! Они вне подозрений.
– Пять человек, вы сказали, было замешано в этом деле. Расскажите мне о них.
– Ну, во-первых, Филипп Блейк. Это был лучший друг Крейла, знавший его всю жизнь. В день убийства он гостил в доме Крейлов. Он жив. Я то и дело встречаюсь с ним на поле для гольфа. Он живет в Сент-Джордж-Хилле. Биржевой маклер. Играет на бирже и умеет извлекать из этого выгоду. Преуспевающий делец, склонен к полноте, – в общем, типичный буржуа.
– Понятно. Кто следующий?
– Старший брат Блейка. Деревенский сквайр, который всему остальному предпочитает свой уютный теплый дом.
Внезапно Пуаро вспомнились детские стишки. Он отмахнулся от них. Следовало выкинуть из головы всякие глупости. А то в последнее время это уже, похоже, превратилось в навязчивую идею. Что за бред? Но стишки по-прежнему настойчиво вертелись у него в голове:
Первый поросенок на рынок побежал,
Второй поросенок свой дом не покидал…2
– Уж он-то не покидал свой дом, а? – пробормотал Пуаро.
– Да это и есть тот парень, о котором я вам рассказывал, – самодеятельный производитель лекарств и снадобий, в своем роде аптекарь. Такое у него хобби. Как же его звали? Имя, точно у персонажа из какой-то книги… Ага! Мередит. Мередит Блейк. Не знаю, жив он еще или умер.
– А еще кто?
– Еще? О, источник всех проблем. Девушка, замешанная в деле. Эльза Грир.
– «Этот поросенок обильно пировал…», – пробормотал Пуаро.
Деплич недоуменно воззрился на него.
– Пожалуй, ей действительно нет нужды ограничивать себя в еде и питье, – сказал он. – Весьма энергичная и удачливая особа. Успела сменить трех мужей. Едва успев развестись, вновь выскакивает замуж. И с каждым новым замужеством поднимается всё выше по социальной лестнице. Леди Диттишем – так ее теперь величают. Откройте любой номер «Татлера»3 – и, уж будьте уверены, вы наткнетесь на нее.
– Кто же двое других?
– Гувернантка. Не помню, как ее звали. Милая, смышленая женщина. Томпсон… Джонс… что-то в этом роде. А еще была девочка, сводная сестра Каролины Крейл. В то время ей было что-то около пятнадцати. Теперь это тоже в своем роде знаменитость. Выкапывает всякую всячину и таскается по богом забытым местам. Археолог! Уоррен – вот как ее зовут. Анджела Уоррен. Ныне она представляет собой несколько беспокойную молодую женщину. Я как-то встречал ее…
– Не она ли, случайно, тот самый поросенок, который «рыдал да горевал»?
Сэр Монтегю Деплич взглянул на Пуаро с еще большим недоумением.
– Повод для огорчений у нее, правда, есть, – сухо ответил он. – Дело в том, что у нее имеется физический изъян. Уродливый шрам на щеке, который у нее… о, да вы еще не раз услышите всю эту историю!
Пуаро поднялся.
– Благодарю вас, – произнес он. – Вы были так любезны. Если миссис Крейл не убивала своего мужа…
Деплич перебил его:
– Да убила она его, старина, убила! Уж поверьте моему слову.
– …Логично предположить, что это сделал один из этой пятерки, – продолжал Пуаро, не обращая внимания на реплику сэра Монтегю.
– Пожалуй, один из них мог бы сделать это, – с сомнением произнес Деплич, – но ума не приложу, зачем. Ни у кого из них не было мотива! Так что я абсолютно уверен, что никто из них не убивал Крейла. Постарайтесь избавиться от этой навязчивой идеи, старина!
Но Эркюль Пуаро лишь улыбнулся и покачал головой.
♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠ ♣ ♦ ♥ ♠
1 Алкалоид, содержащийся в болиголове и ряде других растений. Сильный яд нервнопаралитического действия; сок болиголова применяли в древности для казни.
2 Строки из английской детской считалочки:
Первый поросенок на рынок побежал,
Второй поросенок свой дом не покидал,
Третий поросенок обильно пировал,
Четвертый поросенок объедки собирал,
А пятый поросенок рыдал да горевал.
3 «Татлер» – журнал о светской жизни, выходящий в Великобритании десять раз в год.
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
НА ГЛАВНУЮ
|